Из цикла «Перевернутые буквы», темы: Идиш, Бааль Тшува, Рав Цви Каплан, Советский Союз
В летние месяцы город пустел. Он выдавливал жителей в нескольких направлениях — на восток, в Россию, или на юг, к теплым морям. Тех рижан, которые так далеко не собирались, город отправлял на пляж — в Юрмалу или на Видземское взморье. Влево и вправо от города.
Рижане с деньгами выезжали на собственные дачи, которые на десятки километров тянулись вдоль залива.
За ними тянулся народ победнее, снимали на всё лето комнату или веранду в частном доме.
Люди без таких возможностей и без желания ночевать всей семьей на деревянной веранде, остекленной разноцветными квадратиками, ездили на взморье электричкой. Полчаса давки в душном вагоне — и ты идешь вдоль дач через сосновый лесок, по дощатым тропинкам, по дюнам к мелкому и прохладному заливу.
С одним ребенком мы еще могли выбираться к теплому Черному морю. Когда детей стало «один-два-много», мы перешли в разряд съемщиков. Оставляли свою городскую квартиру с ванной и всеми удобствами и — ближе к природе… Домик в пяти минутах от моря.
В тот год мы решили собраться на юг. Пришлось побеспокоить моих родственников из города Николаев. Дядя Калман после окончания Ленинградского кораблестроительного института получил предложение работать в Риге. Но он очень хотел жить на берегу моря, а в Риге он бывал у моих родителей и знал, что до моря надо еще ехать и ехать электричкой. В погоне за романтикой он взял карту, убедился, что Николаев на самом берегу и отправился туда.
С морем вышла ошибка. Оно оказалось еще дальше, чем в Риге, но он остался там, женился на Гите и проработал много лет на кораблестроительном заводе, участвуя в создании советского военно-морского флота. Его сын Леня, мой двоюродный брат, тоже окончил кораблестроительный институт — Николаевский, и проделал путь в обратном направлении: работал в Ле-нинграде. Он и посоветовал место со странным названием Коблево между Одессой и Николаевым, куда его мама Гита могла нас устроить на отдых. Так мы оказались в Николаеве.
Калман встретил нас в аэропорту и привез домой. В Коблево мы должны были добираться автобусом. Дома у Кальмана нас ждал сюрприз. Гита приготовила обед из всех овощей и фруктов, которые только были на местном рынке. Она знала, что мы вегетарианцы. Решила и нас порадовать, и самой отвести душу.
— Мои ведь не едят овощи. Им мясо подавай!
Во время северной зимы рижские овощные магазины предлагали лишь картошку с морковкой и квашеную капусту с клюквой, поэтому один вид такого изобилия уже насыщал. Съесть или даже надкусить все, что красовалось перед нами, мы были не в состоянии. Если бы сегодня вся моя семья с детьми и внуками оказалась у этого стола, то у нас был бы шанс плотно пообедать и даже оставить хозяевам немного на завтра.
После гастрономического удара Калман проводил нас на автобусную станцию, и мы продолжили путешествие. В Коблево Леня и Люся ждали нас на конечной остановке. Мы вышли из автобуса и отправились оформляться к сестре-хозяйке — так называлась должность администраторши, ответственной за поселение отдыхающих. Получили комнату с балконом и видом на самое Черное море.
Весь курорт принадлежал молдавским профсоюзам, которые были допущены к кромке моря. В их республике своего моря не было. Соседи потеснились и дали маленькой республике немного тепла и солнца. И моря.
Две вещи удивили нас. Корпус, в котором нам предстояло жить, был вполне комфортабельным по меркам невзыскательного советского человека. Смущало только отсутствие туалетов и душевых во всем многоэтажном здании. За удобствами нужно было бежать вниз, весело и быстро через три этажа, а потом по дорожке до одинокого домика, куда стекались потоки отдыхающих.
А душем служили загоны из жести, над которыми возвышались бочки с водой. Вода нагревалась на солнце, и любой желающий мог смыть с себя соль после морского купания, постояв в очереди, конечно. Все хотели поплескаться под импровизированным душем.
У нас была насыщенная программа отдыха. Нас ждали море, пляж, купание, общение с друзьями-рижанами, которых мы встретили на этом курорте.
После пляжа я с Леней отправлялся за фруктами на местный базарчик.
— Надо навитаминиться на всю зиму, — приговаривал Леня, когда мы тащили сетки с фруктами себе в пансионат. — Впереди зима, холода, картошка с морковкой.
…А сегодня мы еще досматриваем самые сладкие утренние сны. Ребенок начинает возиться в своей постели и изучать мир. В ее головке просыпаются вместе с ней всякие умные вопросы, которые нужно задать родителям. Несколько дней назад она спросила:
— Мама, а откуда дети берутся?
Ирочка, которая давно ждала этого вопроса, с облегчением вздохнула. — Наконец ты задала этот вопрос! Я так ждала его.
И… заснула. Так временно вопрос остался без ответа.
Но в это утро появился другой. Важный и актуальный!
— А кто мы? Вот есть русские и латыши. Мы кто? Латыши? Или русские?
Сара, которую мы тогда звали Сонечкой, любила задавать животрепещущие вопросы в нужном месте, в трамвае или в очереди. Советуют же не брать детей в магазины. Они там просят купить ненужные и дорогие вещи. А Сара просто спрашивала:
— Папа, а что за передачу «Немецкая волна из Кельна» ты вчера слушал по радио?
И весь трамвай замирал, ожидая, как я выкручусь из щекотливой ситуации. Все слушали «голоса», но есть вещи, которые все делают, но не говорят об этом вслух. Только иногда и шепотом, в кругу друзей. А тут на весь трамвай! Умел ребенок задавать вопросы.
Сохраняя остатки утренней расслабленности, я ответил из-под одеяла, что мы евреи. Тут же мне вспомнилось, как я сам узнал, кто я.
Примерно в таком же возрасте принес из садика песенку и спел ее дома. Песенка привела моего папу в странное состояние. Он почему-то расстроился. Я это заметил. Да и понятно. Было от чего. В песенке главный герой по проволоке бежит. Понятно? Ну, как по-польски еврей? Вот это самое слово. В России, если такое слово использовали, то только для унижения. Папа объяснил мне, что это слово нельзя произносить, что мы евреи, а вовсе не эти, которые скачут по проволоке. Попав в логическую ловушку (как, и я еврей?), я из нее вырвался, выбросив, как знамя, фразу: «Ну, вы евгеи, а я гусский!» С буквой «р» у меня не все проходило гладко. До сих пор обхожусь замещающим звуком. А песенка сыграла своё. Я узнал о себе что-то важное и новое. Я слышал еще от некоторых друзей, что их национальное самосознание приходило через эту песенку.
— Если еврей, докажи, — пробилась ко мне фраза через завесу сна. Я предложил ей вытащить из моего бумажника паспорт и прочитать заветное слово под фотографией. Пятую графу. Девочка знала буквы и через несколько минут, когда мы тихо досыпали, а она пыталась соединить буквы в слово, раздался новый вопрос:
— Правда, ты еврей! А если ты еврей, скажи мне что-нибудь по-еврейски! Я ощутил себя самозванцем. Теперь доказывай! Вот вляпался! Как теперь выкручиваться? Какой еще еврейский?
— Ну, ты понимаешь…
Ребенок был неумолим.
— Вот латыши говорят по-латышски, русские по-русски, а если мы евреи, должны говорить по-еврейски, а мы говорим по-русски. Так кто же мы тогда?
Я мог вспомнить два-три слова, скорее ругательные. Мой папа произносил их в моменты раздражения. Мог припомнить ласковые слова моей бабушки, которыми она меня встречала и провожала, мог просто придумать слова и обмануть ребенка. Но… Хотелось спать.
Для пятилетней девочки у нее была железная логика, неумолимая и честная. Я-то уже привык к такому парадоксу нашей жизни. Дома папа говорил на идиш, а мама отвечала ему по-русски. Смешение языков было привычной частью жизни. Папа читал польские газеты и слушал польское радио из Вар-шавы, если в это время не было передач Би-Би-Си или не глушили «Голос Америки». Соседи говорили на своих языках, но моим языком был русский, хотя в России я не жил. Империя.
Наш ребенок был полон энергии и добрых намерений.
— Знаешь что, если ты не знаешь еврейского языка, ты должен пойти к своему папе и попросить его научить тебя.
Когда мой папа умер через десять лет после этого разговора, меня мучило, что с его смертью умер его идиш, которому он так и не научил меня.
Иногда он говорил мне:
— Эх, ты не знаешь идиш! Какой же ты еврей!?
— Ты меня не научил, в чем же ты меня упрекаешь?
— Да, ты прав, но…
Дальше следовало оправдание, хотя никто его не обвинял. И перечень причин: время, место, мама, и вообще кому это сейчас нужно.
Может, поэтому одного из наших сыновей мы отдали в идишский детский садик. Мне потом рассказывали, что первые три месяца он молчал, а потом обратился к воспитательнице с длинной тирадой. Она была удивлена.
А я очень радовался, когда вечерами мы с ним сидели на кухне, ужинали и разговаривали на идиш. Из моей памяти стали выплывать фразы и слова. Авром смеялся надо мной и учил произносить их правильно. Мой словарный запас рос.
Потом мы переехали в Иерусалим, он пошел в обычный садик и забыл свой идиш. Он заболел, сидел на кроватке, грустный, и переживал: «Вот мы живем в Иерусалиме, я болею, и я забыл идиш!»
А Сара разговаривает со своими детьми на иврите. Но ее старший сын вдруг решил учить русский язык, прочитал всю азбуку и по буквам может прочитать любое слово.
Впрочем, не всегда понимая его смысл.
Рав Реувен Пятигорский,
из цикла «О нашем, еврейском»
14% взрослого еврейского населения Израиля определяют себя как «строго соблюдающие»
Барух Фельдман
Ежегодно в дни Песаха и Суккота тысячи представителей древнего рода коэнов закутываются в талиты и произносят благословение ко всему еврейскому народу
Редакция Толдот
Раввин Менахем-Мендл Тауб, юность которого прошла в гитлеровских концлагерях, считает, что память о павших должна нести практический смысл. В эти дни он работает над проектом первого в мире религиозного музея Катастрофы. Год тому назад адмор по приглашению рава Бенциона Зильбера выступал на ежегодном ханукальном вечере «Толдот Йешурун».
Йегуда Авнер
Рав Шломо Лоренц,
из цикла «В кругу великих»
Избранные главы из книги
Исраэль Бен Давид
Страсти вокруг того, можно или нет продавать свинину в израильских городах кипели долго — больше пяти лет.
Рабби Н. Новик
Из книги «Пророчества Торы: Израиль сегодня и завтра»
Рав Элияу Ки-Тов,
из цикла «Книга нашего наследия»
В ходе Шестидневной войны исторический Иерусалим — Старый город и Храмовая гора — оказались под контролем евреев. Впервые за долгое время…
Неизвестный автор
«Настоящая справка выдана Марку Львовичу и Фаине Саввичне Левиным в том, что их сын Леонид подвергся обрезанию в ходе спецоперации по защите государственных интересов Советского Союза».
Рав Моше Пантелят
Поколения приходят, поколения уходят, а антисемитизм остается, явление почти столь же древнее, как и сам еврейский народ, явление столь же любопытное и столь же удивительное, как и само существование еврейского народа. В древности и в средние века антисемитизм выступал, в основном, как проявление религиозной нетерпимости, в особенности это бросалось в глаза в европейских христианских странах.
Редакция Толдот
Запрещал посещать Храмовую гору и родоначальник религиозного сионизма — рав Авраам Ицхак а-Коэн Кук, первый Главный раввин Земли Израиля
Рав Ицхак Зильберштейн
По всем прогнозам, Израиль должен был быть стерт с лица земли во время самой первой войны. Тем не менее, еврейское государство продолжило существовать, одерживая победы над превосходящими своей численностью армиями арабских стран. Как такое происходит?