Первая молитва

Летом 1997 года моя супруга улетела в гости к родителям, в Тбилиси. А у меня воспалились глаза, и я пошел к врачу. В том же помещении работал мой кардиолог, с которым мы не встречались последние полтора года. Посетив окулиста, решил заглянуть и к нему.

Кардиолог встретила меня шутками. Сказала, что ради встречи даст мне на­правление на обследование. Жены дома не было, и я согласился. Обычно такое обследование проводят раз в год. Становишься на специальную дорожку, кото­рая имитирует быструю ходьбу. Я ходил в бассейн и был уверен, что поражу врача своими успехами. За четыре секунды до конца она вдруг закричала: «Ой-ой-ой!» Меня направили на дополнительное обследование центурой. (Кстати, мы очень любим обвинять других людей в неблагодарности. Прошло ведь пять лет с того события. Я перечитывал свою первую книжку и вдруг, дойдя до этих строк, ужас­нулся. Прошло столько лет, а я ни разу не сказал ей «спасибо»! Мне стало страшно. Какое право я имею учить других морали, если сам… и неважно, что она лишь ис­полняла служебные обязанности. Я схватил свою книжку, подписал и побежал в поликлинику).

Мой педагог, рав Розенфельд, один из раввинов, которые помогают людям найти нужного врача. Вот и мне он рекомендовал такого. Тот сразу вызвал у меня доверие, и его оправдал. Сделав центуру, он сказал, что непонятно, как я вообще живу. У меня перекрыты все четыре канала, снабжающие сердце кровью. Врач на­стаивал на немедленной операции, но ее назначили через две недели.

В тот период я старался выполнить как можно больше заповедей и искал людей, которые бы за меня молились. Честно говоря, несмотря на страх, у меня самого не было желания молиться сильнее, чем раньше. Поэтому я искал других людей, а они искали меня.

После операции хирург сказал раву Розенфельду, что еще никогда в жизни ему во время операции не было так легко. Он собирался зашунтировать три канала, а удалось — четыре. Он был очень доволен. В принципе, как нерелигиозный человек он, наверное, не знал или не задумывался, почему операция прошла так удачно.

Ведь в одной молитве за меня стояли глава поколения рав Эльяшив и мой сосед, участник Войны за Независимость, который, узнав, что мне будут делать операцию, каждый день ходил к Стене Плача. За незнакомого человека с нееврей­ским именем Марат и с таким нееврейским именем его матери — Зина — молились в хедерах дети. Молились ученицы Бейт-Яакова. У меня в иешиве читали Теилим, молились и по месту работы жены — в «Бейт-Ульпане».

Но мне почему-то кажется, что главную роль сыграла молитва одной девочки. Она очень любила мою жену и часто приходила к нам домой. «Ты когда-нибудь молилась?» — спросил я ее. «Нет», — ответила она. Я попросил жену передать этой девочке, что первая молитва — как первая любовь — имеет особую силу. Пусть она молится за меня. Я спросил жену:

-Ты передала ей?

Она сказала:

-Да.

— И что она ответила?

— Не знаю, пробурчала что-то, наверное, из скромности.

А девочка сразу побежала к учительнице спрашивать, как молиться.

И вот сейчас, вспоминая о прошедшей операции, я думаю, что на весах, где взвешивали мои заслуги и недостатки, не последнюю роль сыграла молитва той маленькой девочки, которая молилась в первый раз в жизни.