Шестиконечный Питер: от перестройки до отъезда

Когда я читал статью неизвестного автора о еврейской истории Питера, мне захотелось внести несколько дополнений и уточнений к рассказу о последнем этой истории периоде, имевшем место на моих глазах.

Начать надо с ЛОЕКа — ленинградского общества еврейской культуры, начавшего свою деятельность в конце 80-х. Лекции, обсуждения, распространение печатных материалов — много там было интересного и нужного, а много и имеющего лишь временную ценность переходного периода; было и что-то, от чего впоследствии евреям, ставшим религиозными, пришлось решительно избавляться и переоценивать. Мне трудно быть беспристрастным и объективным по поводу этого времени, как и каждому по поводу того, что было его молодостью. Да я многое и забыл; помню массу важных дел, которые нужно исхитриться успеть закончить, пока не начнутся другие дела, столь же важные — распространение каких-то журналов, запись чьих-то лекций. Совершенно не помню, или помню очень смутно — что именно было в этих журналах и о чем конкретно эти лекторы говорили. Но вот что помнится очень отчетливо — это внезапное и совершенно не подвластное логике братство очень различных людей, которым предстояло весьма и весьма скоро разойтись по самым разным компаниям и решительно перестать друг друга понимать. Однако в то время — целый год или даже целых два — они были вместе: внезапно, нелогично, но и — несомненно, непоколебимо вместе. Такое тогда — в конце 80-х — было в моде не только в еврейских кругах. Стоит, пожалуй, упомянуть, что подобное же нелогичное и невозможное братство всех со всеми всплыло снова лет через десять в столь же нелогичной и невозможной физически организации, которой на какой-то исторический миг стала питерская «Эш-а-тора».

Приблизительно в то же время и в тех же стенах — забыл их назвать: Дворец Культуры имени Кирова — начал действовать Еврейский Университет. Ректор — Илья Дворкин. Человек очень известный и один из не многих на моей памяти, действительно умеющий работать с массовой аудиторией, чтобы она не заскучала. Абстрагируясь, однако, от яркой личности ректора, я вынужден признать, что мне доводилось слышать яростную критику Еврейского Университета. А также и то, что в чем-то, возможно, она была и осталась вполне справедливой. Но это никак не умаляет того факта, что из этого учреждения вышло много по-настоящему религиозных людей. Из них некоторые сохранили свой когдатошний интерес к изучению этнографической компоненты еврейской истории («а вот в каких одеждах ходили евреи в Речи Посполитой?»), а другие этот интерес утратили, с лихвой возместив эту потерю интересом к устной Торе и только к ней одной.

В упомянутой статье о Питерской еврейской общине назван и раввин Михоэль Корец. Я лично был очень многим обязан реб Михоэлю в самом начале своего становления как религиозного еврея (назовем это, пожалуй, становлением с ушей на ноги), поэтому и решительно не могу быть объективным в оценках. Но ведь не оценки и требуются, а только восторги, восторги и восторги, когда мы говорим о тысяче и одной должности, которые рав Корец успешно исполнял в качестве главы дневной еврейской школы, также упомянутой в статье. А ведь отдельно от школы действовала под руководством реб Михоэля и постоянная ешива, о житье-бытье которой есть сейчас кому рассказать, например, в Кирьят-Сефере и, надо думать, много еще где, в том числе и в самом Питере, где многие ключевые посты в хабадских структурах продолжают занимать ее выпускники. А были еще и четверговые лекции по недельным главам, на которые я, заскучав на «Речи Посполитой», начал похаживать и доходился, слава Б-гу, и до обрезания, и до много чего полезного — в частности, до своего теперешнего обитания в ультроортодоксальном районе столицы мира (понятное дело, Иерусалима).

Отдельно должна быть упомянута сефардская община Питера. А Вы не знали, что Питер — сефардский город? Для меня в свое время огромным удивлением было, что грузинские студенты института, в котором я учился — оказались никакими не грузинскими. А еще были, и слава Б-гу есть, бизнесмены — хорошие и добрые сефардские евреи. «Город над вольной Невой» и им чем-то обязан своей необычной для гранитных набережных вольностью. Думаете это легко — вытащить из загрязненного промышленными стоками питерского пруда — золотую рыбку («Город нашей славы прудовой»)? И вот на этом месте должен начинаться рассказ о сефардской религиозной общине Питера. А он на этом месте, к сожалению, заканчивается. Потому что я по лености все свое время в Питере довольствовался только слухами о ней, не удосужившись все узнать подробно. И сейчас об этом очень жалею…

Ну и наконец — и наконец — и наконец — Мигдаль Ор. Начал он функционировать в качестве мужской гимназии в 1991-м году. Продолжает — в качестве активно действующей, хоть и не очень большой питерской религиозной общины литовского направления — и посейчас (до 120!). За это время было многое. Были каденции шалиахов (посланцев мирового еврейства), позволивших многим и многим питерцам осознать свое еврейство не как биологический, а как духовный факт собственной биографии. Были поколения выпускников — как собственно школы, так и молодежных вечерних курсов, которые потом стали коллелем и вынесли на своих хрупких плечах программу «Нейр ле-Элеф» для подготовки преподавателей традиции. Все это уже история. Имена создателей и преподавателей всего этого великолепия — раввинов: рава Элазара Нездатного, основателя и бессменного руководителя гимназии, курсов и программ обучения. Рава Моше Пантелята, которого я с гордостью зову своим учителем. Рава Элиэзера Ксидо, очень памятного по Мигдаль-Ору-изначальному, тогда еще только вырабатывавшему свой стиль. Рава Хаима Бурштейна, в свое время возглавившего наше хождение «в массы» — эти имена хорошо знакомы читателям Толдота. Известны им и лекции теперешнего главы общины «Мигдаль Ор» раввина Меира Фомичева, который, надеюсь, не забыл наши с ним споры над сложными местами в Талмуде и простил мне мое тогдашнее упрямство при отстаивании своей точки зрения. Реб Меир, я с тех пор стал гораздо уступчивее, и отнюдь не от слова «уступ»! Хоть кого об этом спросите. Только, пожалуйста, не верьте, если они станут Вам говорить обо мне нечто противоположное…

Да, все это уже история. Хорошо бы, если бы она когда-нибудь обрела бы свое формальное запечатление — на листе ли бумаги, на интернет ли страницах, или, в самом крайнем случае — в устных рассказах (вот так и создаются былины и… НЕ былины). Ну а я, так или иначе, свой рассказ заканчиваю…